Хтон. [Дилогия "Атон": Хтон. Фтор] - Пирс Энтони

— Я не должна говорить…

Внезапно в этом не оказалось нужды.

— Хвея! — воскликнул он. — Таких женщин, как ты, нет больше нигде в галактике. Лишь на моей родной планете.

С этим открытием его интерес к ней расцвел и утратил всякую праздность — если она вообще когда-либо была.

— Назови свою Династию!

— Пожалуйста, не надо.

Атон щелкнул пальцами:

— Четвертая? — спросил он, и ей пришлось кивнуть. — Мне следовало догадаться. Замыслы Аврелия всегда безупречны. Он клялся, что устроит прекраснейший брак — и он это сделал, несомненно сделал. Я бы полюбил тебя.

Выражение ее лица не изменилось, но он почувствовал, что чем-то ее обидел.

— Я говорил о прошлом, — неубедительно произнес он, однако вред уже был нанесен. — Это была песня, прерванная песня. Она вела меня, и я не мог свернуть в сторону. Теперь я как рыба на крючке; я могу признать лишь то, что могло бы случиться.

— Вы упоминали об этом раньше.

«Да, конечно… я рассказал все, не зная, кому говорю. Не зная!»

— Как ты сюда попала? — спросил Атон, чтобы скрыть смущение.

— Я никогда не видела человека, за которого должна выйти замуж, и не знала его имени, — сказала она почти неслышно. — Но я… я возненавидела его, когда он опозорил мою Династию. Он отверг меня без единой встречи… а Династии не расторгают союз. Я не могла там оставаться.

Атон попытался взять ее за руку, но она увернулась.

— Я не знал. «Третья дочь Старшего Четвертого» — это лишь обозначение, а не личность.

— У рабынь тоже есть прошлое, — сказала она. — Но оно не в счет.

— Ты наверняка знала! Мы встретились не случайно.

— Нет. Лицо и имя были мне незнакомы. Пока вы не заговорили о прошлом, и я не начала понимать. Династии не смогли представить нас формально…

— И ты не сказала ни слова. Ни слова!

Атон не был голоден, но нервно вынул из рюкзака судок-самогрев и принялся есть. Кокена последовала его примеру: только в ее руках оказался замороженный пакет. Атон понимал, что эта символика случайна, но рискнул сделать еще одну попытку.

— Давай забудем все, что произошло между нами, — сказал он. — Это… Слишком много нужно преодолеть. Слишком много стыда. Давай начнем все сначала. Я хочу знать о тебе все.

Кокена не отвечала.

— Ну, пожалуйста!

Она колебалась:

— Рабыня не может…

— К черту рабыню! Ты — женщина, на которой я должен был жениться, и я хочу знать.

Она молча покачала головой.

Раздраженный Атон растерянно смотрел на нее. Раньше она непокорной не казалась — но раньше он и не расспрашивал ее о себе. Вероятно, обстоятельства отменили условности. Если не…

— Послушай, — сказал он. — Ты говорила мне, что на Идиллии не умирают. Это ведь сказано не ради красного словца, а? Это должно означать, что за клиентами все время наблюдают… и не только их верные рабы. За нами сейчас следят?

Кокена опустила глаза.

— И если б я не поймал тебя на скале, какая нибудь штуковина выскочила бы из камня, ткнулась в меня механическим носом и утащила тебя… Отвечай!

— Что-то вроде этого.

— А если бы ты сказала хоть слово, тебя понизили бы до выгуливания собак?

— Некоторые собаки очень милы.

— Ну, если ты настаиваешь на такой глупости, я просто обязан снова вскарабкаться на эту скалу, прыгнуть вниз и заставить эту штуку поймать меня в воздухе. Где была бы тогда твоя ценная работа?

— Пожалуйста, — прошептала она.

— Надо было взять ДЗЛ, — печально возразил он. — «Имей мы, кроме мира, время…»

— Возможно, я застенчива, — сказала Кокена на этот раз с каким-то воодушевлением, — но я не ваша…

Она лежала на листьях, волосы утопали в них. Атон лег рядом, опершись на локоть. Он ухватил прядь ее волос.

— Я слишком быстро избавился от условностей и, увы, оценил огромную мудрость выбора старших.

— Нет, — сказала она. — Тот позор давно забыт.

— Я искуплю его. Я обещаю жениться на дочери Четвертого…

— Нет!

Раковина закрылась.

Подъем стал теперь более неторопливым. По мере того, как они приближались к вершине, внизу разворачивалась величественная перспектива. Атон должен был признать, что чувствует себя лучше, чем когда бы то ни было. Бодрый вид и спокойная сила характера Кокены сочетались с красотой пейзажа, вновь превращая жизнь в достойное событие.

Ему было жалко, что они достигли вершины. Он, как и прежде, предпочел бы восхождение: не останавливаясь, не думая, не сталкиваясь со сложностями жизни по ту сторону горы, лишь вдыхать пахучий ветерок да слышать сухой хруст под ногами. Зловещая тень Злобы ненадолго уменьшилась. Насколько сильнее стало сейчас живое видение Кокены — безыскусно бойкая, она ни о чем не спрашивала, лишь короткие локоны подпрыгивали при ходьбе.

В порыве чувств Атон обнял ее. Она нахмурилась, но не скинула его руку. Последний отрезок до вершины они прошли вместе.

Атон ожидал какого-то особого вида, но открывшийся его взору пейзаж превзошел все ожидания. Гора оказалась не одиночной, а двойной: крупная расщелина разделяла ее половины, круто спускаясь на полкилометра и превращаясь в узкое ущелье между ними. Склоны с обеих сторон были почти отвесны. Он отошел на шаг с отвращением к своей тяге к пропасти.

— Когда-то, — сказала Кокена, тревожно удерживая равновесие у края, — здесь было поле и ручей…

— Ручей?

— Маленькая речка. А поле — это плоская местность.

— Больше не буду перебивать, — согласился он.

— Давным-давно из земли поднялась гора. Но ручей был старше и не потеснился. Он разрезал вздымавшуюся глыбу. Вскоре — через какую-нибудь пару геологических эпох — горе это надоело. Она стала подниматься быстрее, и река не смогла ее побороть. Река сдалась и, в конце концов, обогнула гору. И вот результат: русло на километр выше реки, а у горы два пика.

— Если б я был рекой, — сказал Атон, — я бы пробуравился сквозь эту выскочку.

— И пожалел бы об этом. Река пыталась это сделать, на берегу озера есть отверстие, ведущее в подножие горы. Но вода, входя с одной стороны, с другой не выходит. Так что большая часть реки отступила и держится подальше от этого места.

— Я ее не виню. Хорошо, что вовремя предупредила; ты уберегла меня от больших неприятностей.

Атон стоял позади нее, наблюдая, как ветер из расщелины откидывает назад ее волосы и теребит походную юбку.

— Песня исчезла, — сказал он.

Кокена медленно повернулась: